НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ МЕЖРЕГИОНАЛЬНОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ “ЧЕЛОВЕК И ЗАКОН” ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА МЕЖРЕГИОНАЛЬНОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ “ЧЕЛОВЕК И ЗАКОН”
24 августа 2022
В Калининграде в рамках проекта «Разные дети — равные права!» прошёл трёхдневный семинар для журналистов и блогеров, освещающих темы семьи и детства.
«В российском контексте ребёнок воспринимается как объект заботы. Это неразумный маленький шумный объект, которого надо охранять от опасностей внешнего мира. Взрослые могут им манипулировать, считается, что у него своей позиции быть не может. Всё сводится к физической безопасности, а эмоциональные и психологические потребности часто остаются в стороне», — говорит Роман Гараев, правозащитник, член сразу нескольких профильных экспертных советов. Он шутит, что знает, о чём говорит, так как по образованию — «школьная училка».
В начале семинара группы изображали права человека, права гражданина и права ребенка. Часто под этими понятиями участники подразумевали «права на всё хорошее». Не все понимали суть этих явлений: права человека всегда касаются взаимоотношений человека и государства. Даже если от лица государства выступает конкретный человек: учитель, сотрудник полиции, органов опеки и др. Именно государство берёт на себя обязательства соблюдать права, закреплённые во внутренних или международных юридических документах, и защищать эти права, если их нарушают другие, например, родители.
Права ребёнка защищены Конвенцией о правах ребенка, принятой в 1989 году. Документ имеет обязательную силу, так как Россия подписала и ратифицировала его. Есть орган, который оценивает исполнение конвенции и состоит из независимых экспертов — Комитет ООН по правам ребенка. В него же страны отчитываются о работе по устранению нарушений.
Развернулась дискуссия о том, когда ребёнок становится гражданином. Как соотносятся понятия прав ребёнка и прав человека? Что в них общего, а что различается?
Для многих стало неожиданностью, что в 31 статье Конвенции закреплено даже «право на игру» и развлечения. Ведь на него можно посягнуть, поэтому важно ограничить влияние взрослых. Например, в Пакистане широко распространён детский труд, статья помогает отчасти бороться с этим явлением.
В ряде стран дети могут самостоятельно жаловаться в Комитет ООН по правам ребёнка. Россия имеет особое мнение, не поддерживает этот механизм для своих граждан. Дети из других стран регулярно жалуются, например, на нарушение экологических прав ребёнка, ведь, когда они станут взрослыми — экология может прийти в плачевное состояние. Широко известный пример такого рода — Грета Тунберг. Ребёнок самостоятельно легко может заполнить адаптивную форму жалобы. Как правило, дети жалуются на конкретные действия, которые нарушили их права.
Основной вектор в развитых странах: дети уже не просто наблюдатели в стороне, они влияют на жизнь, особенно по вопросам, связанным с семьёй и детством. Например, в Португалии были изменены национальные законы. Парламент пригласил на заседание самих детей, заслушивал их выступления. Дети перестают быть объектом, только исполняющим волю взрослых. Они получают право голоса и принятия решений.
Особенно участие детей в общественной жизни развито во Франции. Здесь много детских советов при муниципалитетах, имеющих свои сайты с понятным для детей интерфейсом. Они говорят: «Нам нужен скейт-парк, у нас есть право на досуг — учтите наше право!». Дети предлагают конкретные механизмы, параметры, а в бюджете есть отдельная строка «детский бюджет», распределяемая маленькими гражданами.
Наиболее сложный вопрос в разговоре про права ребёнка — понятие «наилучших интересов ребёнка». Есть понятие, но нет исчерпывающего перечня этих интересов. Концепция подвижная, она постоянно меняется. Её иногда критикуют за отсутствие ясных стандартов, их содержание зависит от многих вещей. Но это — система координат, которая должна, в идеале, учитывать индивидуальные ситуации и потребности конкретного ребёнка.
Родители могут быть и защитниками, и нарушителями прав ребенка. В одной семье ребёнка любят, в другой — бьют. Но, для правозащиты ключевой вопрос — как на эти нарушения реагирует государство, когда ему становится о них известно. Есть ли эта реакция вообще, и насколько она пропорциональна и учитывает наилучшие интересы ребёнка? Насколько сами представители государства соблюдают права?
Власть порой не любит правозащитников: они приходят не с хорошей новостью, а с тем, что есть какая-то проблема, которую надо решать.
И здесь роль журналистов, блогеров и пиар-служб профильных НКО очень важна: нередко именно после общественного резонанса государство начинает реагировать на нарушения, решать вопросы.
Работа журналиста — это всегда поиск баланса. Об этом в другие дни семинара рассказывали журналисты и юристы. Дарья Сулейман, работавшая в фонде «Нужна помощь», считает, что важно руководствоваться принципом «не навреди» и интересом конкретных людей.
Первая сложность заключается в использовании корректной лексики. С одной стороны, есть определенная аудитория, которая диктует язык и подборку тем. Ведь нужно говорить на понятном ей языке. С другой, есть представление о корректной подаче материала, которое закреплено на редакционном уровне. Ведь некорректная лексика может способствовать поддержанию негативных стереотипов, стигматизации, вызывать болезненные ощущения, расчеловечивать и вести к другим негативным последствиям.
Примеры некорректной лексики: бомж (корректно: бездомный), жертва насилия (корректно: пострадавший от насилия), сексуальное насилие (корректно: сексуализированное) и т.д. Есть и другая крайность, когда используются нарочито позитивные слова: ВИЧ-позитивный, ВИЧ-положительный (будто сам диагноз — что-то положительное). Корректнее: человек, живущий с ВИЧ. Важно помнить, что на первом месте главное — человек, а не его особенность.
Есть целая дискуссия о том, хорошо ли заменять название диагноза эвфемизмами, например «солнечные дети» в отношении детей с синдромом Дауна. Да и сами представления о корректной лексике — не что-то постоянное, они могут меняться с течением времени. Поэтому важно отслеживать тенденции. Иногда лучше всего спросить самих людей, как корректно о них писать.
Вторая сложность касается юридических аспектов. О ней говорила Екатерина Фомичева из «Центра защиты прав СМИ»*:
«Главное — цель публикации. Всегда спрашивайте себя: для чего? Если у пострадавшего ребёнка ожоги рук, откадрируйте фото, зачем его лицо? Ребенку с этим жить. Часто можно безболезненно для публикации отказаться от изображения лица, достаточно фрагментов тела. Бывали случаи исков спустя годы, когда поднимались публикации 15-летней давности, которые оставались на ресурсе.
Иногда не стоит акцентировать внимание на проблемах одной семьи, а можно выводить на общий уровень, без конкретных фамилий и имён. В этом случае вообще не важно, что за ребенок: Иванов, Петров, Сидоров, важна типичная проблема».
Участникам понравилась идея делать фото вещей, принадлежащих героям публикации: какие-то личные вещи, рисунки, раскрывающие личность, характер, но не персональные данные. Екатерина напоминала: исключения есть, не стоит забывать — когда имеется публичный и общественный интерес. И приводила пример из недавнего кейса их организации.
Преподаватель средних лет с характерной «голливудская улыбкой» обвиняется сейчас в действиях сексуального характера в отношении несовершеннолетних. Пока не доказаны конкретные действия, но он явно переходил грань в переписке и фотографиях.
Редакция приняла решение применить только небольшую плашку, закрывающую глаза. С одной стороны, презумпции невиновности не отменял никто. Поэтому все сведения, от которых можно было отказаться, об учителе убрали. Но в целях общественного интереса разместили фото части лица. Возможно, именно узнаваемая улыбка поможет найти других пострадавших от его действий несовершеннолетних.
Среди участников были шесть начинающих журналистов-подростков, были и мэтры. Например, калининградский журналист Александр Адерихин, победивший в одной из номинаций медиа-конкурса «Разные дети — равные права!», итоги второго этапа которого подвели на семинаре. Или Мария Голубева, с почти двумя десятками лет журналистского стажа («Учительская газета»).
Руководитель «Детской школы телевидения» из Уфы приехал со своими воспитанниками, чтобы «посеять в их головы интерес к социальным темам, а не только к развлекательному контенту». Такой состав участников способствовал продуктивности семинара: молодёжь — делилась современными технологиями завоевания аудитории, и тем, как сами дети воспринимают, когда пишут о них. Опытные журналисты — многочисленными кейсами, советами и историями из собственной работы.
Много тем было поднято за три дня семинара. Как отмечала одна из участниц: «Бесполезных лекций не было вообще. Лишний раз поняла, как легко упустить элементы человечности».
* Внесена в реестр НКО, исполняющих функции иностранного агента
Алексей Сергеев
